Козьма Прутков праправнук

В последнем десятилетии минувшего века привелось мне работать в юмористической газете «Не скучай», основанной известным петербургским журналистом Олегом Петриченко. В редакцию приходили разные авторы, но больше всего запомнился человек, с виду обыкновенный, но, как потом оказалось, не очень-то простой. Возраст у него был явно пенсионный, лицо открытое, живое, голос хрипловатый, негромкий. Незнакомец представился – кем бы вы думали? – Козьмой Прутковым! Я не выдержал и с усмешкой уточнил: «Неужели Козьма Петрович?» Незнакомец засмущался: «Только не смейтесь! Поверьте, я в самом деле праправнук своего знаменитого деда!»

Козьма Петрович подробно рассказал о своем происхождении, и я поверил: он, конечно же, говорит правду. Ну а с чем конкретно пришел в редакцию? В двух тетрадках оказались, как определил сам автор, «Литературные опыты» и «Размышления». Я попросил Козьму Петровича зайти через недельку, тогда и поговорим о возможной публикации. «Да вы особенно не тревожьтесь, – понимающе попросил он. – Если нет – значит, нет. Мне не привыкать».

Я с понятным интересом прочитал обе тетрадки, показал их редактору «Не скучая» Сергею Демидову, мы обменялись впечатлениями. «Литературные опыты», конечно же, можно печатать, хотя собственно «прутковского» в них маловато – слишком далеко ушел потомок от своего прапрадеда. Мы решили лучшее опубликовать, но пока под псевдонимом, настоящее имя объявим позже, когда «слепится» образ.

Так начались наши творческие контакты с Козьмой Прутковым-праправнуком, и продолжались они год-полтора. Однажды осенью, кажется в октябре, Козьма Петрович появился в редакции и объявил: «Уезжаю! Засиделся совсем!» Он вручил мне довольно пухлую тетрадку с надписью на обложке – «Пересмешки». «Дарю вам лично этот парадокс. Мой прапрадед пародий не писал, а я всю жизнь только этим и занимался!»

Ух, как интересно! Я попросил Козьму Петровича, поскольку он Петербург покидает, оставить читателям собственноручную запись. Он сел за стол и через полчаса я получил густо исписанный листок с приложенным к нему фотоснимком. «Это мой автопортрет. В дереве! Я иногда увлекался художественными поделками, вот и решил изобразить самого себя».

Прекрасный портрет! Сходство удивительное. Хотя Козьма Петрович, для большего эффекта, мимику слегка исказил. Нет, нет, даже, в таком виде портрет великолепен...

Нынче в полном разбеге новый, 21-й век. Где он, Козьма Петрович? Жив ли? Года два назад, перед Новогодним праздником, я получил от него письмо с поздравительной открыткой и новыми пересмешками. Следом пришло еще одно письмо – с «Похвальным словом сатирику». И всё! С тех пор – молчание... Не даёт покоя какая-то незавершённость, остались вопросы: «Зачем он подарил мне тетрадку с пересмешками? В «Нескучае» их не напечатали, т.к. годы ушли, актуальность пропала...»

Недавно я перечитал подаренную рукопись и, наконец, решил: пусть небольшим тиражом, пусть не всё равноценно, но пересмешки и остальные, лучшие сочинения Козьмы Петровича нужно издать. Они, написанные в 70-80-е годы прошлого века, как бы остались в прошлом, но совершенно не устарели по своей сути. Многие высокие имена уже не числятся в живых, а те, что обрели счастливую старость, не имеют права на обиду. Было своё время, была своя эпоха, был свой литературный процесс. В качестве скромного литературного памятника эта книжка и должна состояться.

Николай БОНДАРЕНКО,

член Союза писателей СССР с 1978 года

Козьма Прутков-праправнук:

НЕМНОГО О СЕБЕ

Сначала о моих предках. Больше всего я знаю о моем знаменитом прапрадеде Козьме Петровиче Пруткове. О нем, слава Богу, существует большая литература. Что же касается лично меня, я ежегодно отмечаю его день рождения – 11 апреля, и день скорбной памяти – 15 января.

Сын Козьмы Петровича, рожденный в 1835 году, ударился в торговлю. Звали его Петром Козьмичом. Всю жизнь он бежал от бесконечных насмешек над его фамилией и догадался изменить букву т на д. Таким образом он стал Прудковым. Переделав Козьму на Кузьму, он еще больше запрятал свое происхождение. Но твердо постановил: имена Кузьма и Петр всегда должны присутствовать в нашем роду. Для девочек он назначил имена Кузява и Петря, но его придумка не прижилась.

Внук Козьмы Петровича, полный ему тезка, рожденный в 1862 году, совсем мне неизвестен. Знаю только, что он был врачом, причем настолько хорошим, что в Нижнем Новгороде ему хотели поставить памятник.

Правнук, т.е. мой отец, Петр Кузьмич Прудков, 1900 года рождения, посвятил себя военному делу и погиб в 1937-м. Он что-то писал, но всё безвозвратно утеряно, а может быть, находится в архивах секретных органов.

В 1932-м родился я, Козьма Петрович Прутков (ни д, ни у, введенные моим прадедом, я не признаю), хотя паспортные данные не меняю.

Что сказать о себе? С отличием закончил строительный техникум, строил мосты, всю жизнь разъезжал по нашей огромной стране. Семейная жизнь не сложилась, хотя подруг было превеликое множество. Писать начал еще в юношеские годы, так, для себя. Если моего знаменитого прапрадеда понуждали к писательству, то меня никто не понуждал – я писал сам, когда хотел и что хотел. Но если мой прапрадед широко публиковался, а журнал «Современник» не упускал ни одного его сочинения, меня же упорно не желали печатать. Мои суждения откровенно не нравились, а пересмешки вгоняли редакторов в шок: «Как это вы осмелились поднять руку на Андрея Вознесенского? На Юрия Кузнецова? На Глеба Горбовского?.. А кто такой Емельянов? А кто такой Качаев? А это кто такие?..» Пытался объяснять: езжу по стране, хожу по книжным магазинам, покупаю... Никого не хочу обидеть, давайте посмеемся и забудем! Куда там – посмеемся!

Честно скажу: за славой я никогда не гонялся. Ну, нет, так нет. В те годы по всей стране гремели пародии Александра Иванова. Соперничать с мастером было бы смешно… Хотя подспудно что-то меня тревожило – может, все-таки кому-нибудь мои литературные старания придутся по душе? Я даже для окончательной проверки самого себя послал пересмешки в «Литературную газету». Ответ пришел неожиданно быстро. Господин Тумановский объяснил: я справился только с версификацией, но имитация авторского стиля и содержание пародий, увы, не на должном уровне…

Ну, все, тут я свои литературные опыты и прикрыл.

Естественно, я горжусь славой своего гениального предка. Его друзья-современники оценивали Козьму Петровича как человека ограниченного. Но спрашивается: будут ли люди в течение почти двух веков помнить о нем и бесконечно цитировать, если произведения бездарны? Конечно, шелухи много, но в ней сверкают такие жемчужины, как «Смотри в корень», «Вытапливай воск, но сохраняй мед», «Не всё стриги, что растет» и т.д.!

На сегодняшний день мои литературные опыты, тем более пересмешки, устарели, им, считай, более четверти века.

И все-таки, и все-таки... Не покидает надежда: может быть, в них есть что-то полезное?

Спасибо за предоставленную возможность высказаться.

Ваш Козьма Прутков

В классики!

Октябрь уж наступил...

И невзначай заплачешь, как дитя.

А. Москвитин

Октябрь уж наступил...

Сей скучною порою

Я в классики подался не шутя!

Пока что начал плакать, как дитя,

Но дай-ка срок –

Как зверь, в стихах завою!

*Примечание Пруткова-праправнука к пересмешкам, подаренным редактору. Поэт и критик Илья Фоняков предложил это название новому жанру, который не следует ставить в один ряд с классической литературной пародией. (См. «Литературную газету», 31 октября 1979 г.).

От себя добавлю: пересмешка, в отличие от пародии, старается не только подметить своеобразие авторского почерка, но прежде всего спешит показать, как конкретные стихи поэта соотносятся с реальной жизнью, в чём автор счастливо заблуждается. Очень часто пересмешка похожа на пародию и, по-моему, ничуть не уступает ей в читательской симпатии.

Слезит глаза

Единственная, милая, родная!..

Три этих слова вновь и вновь твержу...

Мне уже золотою соринкой

память режет глаза и слезит.

Пусть неспешный славянский наш ум

лежебокством никак не насытишь...

И будет воронье клятое

морочить голосом хрипым...

Но сколько б вы ни тратили сейчас –

и злобы, и коварства, и усердства...

Г. Красников

Я не щупой и вовсе не сипой,

Не знаю лежебокства с пустомельством,

Но от любви сейчас совсем хрипой,

Порушила любовь мое умельство...

Шальная жизнь удачу только снит,

Нет от любви спасительного средства...

И потому глаза мои слезит,

И словоблудство просит милосердства!

Вот это НТР!

По весне рожают россиянки,

Чтобы лето встретить налегке.

А.Дрожжин

Не разбирают – солнце или снег,

Легко живут отдельные гражданки!

И только – умно,

Только – по весне,

По графику

Рожают россиянки!

Вот это НТР, как погляжу.

Повсюду бы внедрить проект единый!

Весной я тоже что-нибудь рожу,

Чтоб летом обойтись без писанины.

Кое-что о славе

Не обидься. Ты пока не Пушкин.

Не Толстой. Не Шолохов пока...

Турсучит ветер...

Гром ладош...

Живу в обшарпанной квартире.

Ни денег нет,

Ни славы нет.

Зато, быть может, в целом мире

Лишь я – единственный поэт.

Б. Куликов

Нет, славу я не принижаю,

Великим быть – не пустяки.

Покамест жду. Не обижаюсь.

Чи мы с Толстым не друзьяки?

Заметил? Пушкин смотрит зовно,

Хотя не подает ладош...

Меня он знает, безусловно,

Читает, любит... Ажна дрожь!

А ноне так турсучит критик,

Как будто выпорет кнутом...

Не усмехайтесь, погодите,

Ведь пожалеете потом!

Один я, может, в целом мире,

И по себе ищу друзей...

Но чтобы вас?.. В мою квартиру?..

И знайте: будет здесь музей!

О «лесорубах»

Мы женщин, как деревья, валим,

Беспечные, как лесорубы.

Ю. Гордиенко

Бескрайний лес – глаза и губы,

Прически пышные цветут...

Вот и живем, как лесорубы –

Мы женщин валим там и тут.

Нужна, конечно же, сноровка,

Но честь мужская – не в чести.

Умей надежду срезать ловко,

Быстрее ноги унести!

«Адью!» – Наташе, Зине, Клаве...

«Адью!» – сердечному крыльцу...

Не то чужая боль придавит,

Хлестнет презреньем по лицу!

Ой, Сашен...

Ой, Сашён-Сашён-Сашёночка,

Сашёночка-Сашён...

И ты не спишь... И за стеною

Кровать скрипит, как коростель.

Б. Симонов

Ой, Сашен-Сашен-Сашеночка,

Сашеночка-Сашен...

Как влюбленная девчоночка,

Я цветами надушен.

Днем любуюсь вязом, тальником,

Забираюсь спать в шалаш,

А при звездах прячусь в спаленке,

Зачиняю карандаш.

Вдруг за стенкою постель

Заскрипит, как коростель.

Застучит тюфяк, как дятел,

Засвистит, как пеночка!..

В первый раз я чуть не спятил,

Вот так чудо-стеночка!

Ой, Сашен-Сашен-Сашеночка,

Всполошились петухи!

Не дает всю ночь бабеночка

О любви писать стихи...

Пишу необычайно

Земля легко одета –

Лилейно, иванчайно.

Н. Альтовская

Пишу необычайно –

Лилейно, иванчайно.

Могу совершенно спокойно –

Левкойно и колокольно.

Зверобойно могу, курослепно –

Получается великолепно!

О собаках

Милый мой,

Несмышленый

щенок,

Я опять

Твоим визгом

Разбужен.

И хотя я,

Как ты,

Одинок,

Только

В городе

Ты мне не нужен.

Сквозь все плетни

дразню собак.

Сенька со зла

Кобеля пристрелил...

А сын, как пес,

идет по следу.

И впускаю

Бездомного друга,

Смотришь, лапу тебе

Он подаст.

Е. Митасов

Так

Жучка

Выла –

Я не мог иначе,

Как будто был

С дворняжками

В родстве...

Деревню бросил,

Словно пес бродячий,

И приблудился

В суетной Москве.

Рычу я

На усатого

Соседа:

Знай,

Рыжий котофей,

Я не слабак!

Мчусь,

Как борзая,

По чужому следу,

Мечусь –

Ищу

Ненужных мне

Собак.

Собачий нюх

Бывает

Очень кстати.

О нас ведь судят

Кто во что горазд.

Я чую за версту:

Иной читатель

Обгавкает

И лапу

Не подаст!

Предостережение

Как же удержать мужичью прыть:

В праздник трепака не отчубучить

Или ворота не своротить.

За эту улыбку и глаз твоих просинь,

За этот славянский овал

Я дом позабыл,

И товарища бросил,

И друга с дороги убрал.

Двумя фужерами всего

В такой сезон

Сломали дышло

У тарантаса моего.

В. Коротаев

Всего фужер, а подвигов – без счета!

О главных я стихами намарал:

Сломал в деревне новые ворота,

С дороги друга верного убрал.

Ты, пародист, стараешься без смысла,

Из-за тебя не так меня поймут.

Ты не смотри, что мне сломали дышло,

Любому я могу свернуть хомут!

Долгие крики

«Долгие крики» – так называется перевоз.

...как забинтованной рукою

Красиво он не шевелил...

Е.Евтушенко

Придёт ли времечко такое,

Заметят ли – не воду лил!

Как поэтической строкою

Красиво я не шевелил!

Я бренный мир спасал от грязи,

От потрясений, от интриг.

Вплывут ли в вечность «Катер связи»

И с перевоза – долгий крик?

Не раз, не два...

Не снегом и не сеном пахло:

Засахарившись над соском,

Большая репчатая капля

Вздувалась диким чесноком.

Вспухал, позором начиненный,

С кормящим ситечком сосок.

И с крупа жаркого жененый

Стекает пахтаньем мороз.

Сам иней в перекале брачном

Искрит...

Н. Благов

Не раз,

Не два

Стихи вспухали,

Жененый смысл стекал в зазор,

Мотивы брачные порхали,

Вздували в ситечке позор.

Живая мысль

В красотах чахла,

И подводило ремесло:

Не снегом

И не сеном пахло,

А пудрой сахарной несло.

Похвала Музе

Понятно, анатомии не знал.

Однако почему в истоме сладкой

горел и млел

и все же понимал,

за ней однажды подглядев украдкой?

Она по саду шла, и в подоле,

подняв его, несла домой малину.

В несчастливых женщин

на роду,

видно, мне написано

влюбляться.

С ними расставаться – как стреляться,

а стреляться нынче не в ходу.

Г. Еремеев

Теперь-то анатомию

я знаю,

по части форм

меня не проведешь.

Жаль только –

несчастливых

я встречаю,

а с несчастливой –

что с нее возьмешь?

Расстанемся –

и всё опять неясно,

и к пистолету

тянется рука...

Спасибо Музе –

тоже ведь несчастна,

а все же

привечает старика!

Не хочу я грамотеям верить...

Два дерева, две нежных разницы.

Г. Горбовский

Не хочу я грамотеям верить –

Речь у них фантазией бедна,

И решил, в конце концов, проверить,

Сколько разниц: две или одна?

На старинный способ уповаю

За столом вечерним у окна.

Левый глаз ладонью закрываю:

Светят две луны или одна?

Так и знал! Не уронил престижа!

Хоть шумит в веселой голове...

Если две луны я четко вижу,

Значит, разниц и подавно – две!

Чем бездарный хуже?

...виновна, если друг бездарен.

Л. Васильева

Бог, как шельму, графомана метит,

Счет веду бездарностям и я.

Расплодилось столько их на свете!

В их числе, увы, мои друзья.

Вот и думай: чем бездарный хуже?

Я и то, бывает, так загну!

Гонорар, он всем, как воздух, нужен.

Прославлять? Не всё ж меня одну!

Потому терзаюсь: я виновна!

И отныне обещаю я:

Буду так же – серенько и скромно,

Как мои бездарные друзья...

Привередливый сосед

Не думай о секундах свысока.

Рыжий-рыжий,

как из рыжиков рагу…

Р.Рождественский

Я не терплю

соседа старика –

Дерзит он…

о секундах!

свысока!

Он оскорбляет:

«Даже лютый тать

Не приневолит

пустоту

считать!

Советую,

как другу –

не врагу:

Считай-ка

лучше

рыжики

в рагу!»

О мужчинах и женщинах

Все в России

делалось женщиной

От стряпни

до живых мужиков.

Ф. Чуев

За границей мужчину не прятали,

Был семейный уклад не таков.

Там мужчины стирали и стряпали

И рожали живых мужиков.

Иностранное, чуждое – ну его!

Делал всё женский пол на Руси.

А не веришь – у Феликса Чуева

Осторожно (!) об этом спроси.

Фонари

Друг ли, недруг – обниму,

выпьем, в разговоры.

Кури тростник.

Около скал

Стирай кальсоны.

Цветет жасмин.

Я плачу...

Фонари опадают.

Опадают мои фонари.

В. Соснора

Выпью, братцы, вина

И тягучего черного пива.

Рядом – новый мой друг

Или недругов буйная рать...

А потом под луною

Свершится полночное диво –

Я пойду между скал

Голубые кальсоны стирать.

Обольюсь я над ними

Жасминными чудо-слезами,

О желанной пивной

Буду грустно мечтать до зари.

И почувствую вдруг:

У меня под глазами

Фонари опадают.

Опадают мои фонари…

Ееёт

Во дворе,

Увидев

Лайку,

Окрестил ее

«Яяйка».

Б. Пак

Есть

У сторожа

Фуфайка.

Это –

Теплая

Яяйка.

В вышине –

Бумажный

Змей.

Этот

Змей –

Большой

Еей.

В дневнике

У Пети

Двойка –

Нехорошая

Ёёйка.

У чертежника

Линейка –

Оёёйка

И еейка.

Тот,

Кто

Это

Издает,

Настоящий

Ееёт.

Весь талантливый

Весь смуглый,

с синими глазами...

Мне б на санках сейчас – с откоса,

Да в сугробе зарыться носом.

И такую вылепить бабу,

Что пилить меня не смогла бы.

Н. Корнеев

Весь талантливый, весь я смуглый,

Весь хороший и весь округлый.

Мне бы плавно сейчас – с откоса,

В мягких рифмах зарыться носом

И такую вылепить книгу,

Чтобы строгому критику – фигу!

Чеши!

И представься полудурком,

Едко душу колупни,

И чеши по переулкам,

Выворачивай ступни!

Ерунда, ерунда!

Если столько профукано даром.

Подвергаясь мордобою,

Пожираешь серпантин...

Сегодня перечла гуртом,

Что вместе наплели...

Н. Слепакова

Если ты не полудурок,

Стих мой смело колупни.

Чистоганная фактура!

Мордобойные огни!

Прочитай, не будь скотиной,

Я для пользы наплела,

Не профукай с серпантином,

Пожирай – и все дела,

Э!.. Тут нечего базарить.

Сам попробуй напиши.

Вот настырный!.. Хочешь в харю?

Ну-к, отсюдова чеши!

Шалит фантазия

И я вообразил себя той линией,

Что выписала выпукло тебя.

В. Качаев

Да здравствует мое воображенье!

Завидуй мне, поэтишко любой!

Естественно, легко, без напряженья

Я женщин рисовать могу собой.

Щедра, любвеобильна

Эта линия –

Как облегает выпукло бедро!

То на вершине знойной,

То в лощине я...

И вдруг –

Фу, фу! –

В ее руке –

Ведро.

Шалит фантазия

И строит козни всюду!

Как быть мне в положении смешном?

Ведро, конечно,

Облегать не буду,

А лучше

От насмешек

Спрячусь в нем!

По рублю!

Тетя Катя с тетей Таней –

две задиры, нету сладу.

У соседнего забора

Бобик лает на луну.

То петрушка,

то перо под рукой.

Без головного шествую убора

(всё зимнее отправлено в заклад).

И. Потехина

Тетя Катя,

Тетя Таня,

Пироги,

Петрушка,

Кот,

Бобик,

Бабка,

Дядь Саня...

Разных тем – невпроворот!

В общем, книжку написала,

Лишь одно пока не в лад:

Не окажется ли мало,

Чтобы выкупить заклад?

Шубы. Шапки. Шерсть и штапель.

Лисий мех, что так люблю...

Может быть, поймет читатель –

Вышлет почтой по рублю?

Тот повеса!..

Могила Анны Керн

За спиною шумит не Калинин, а Тверь.

Мы с тобою стоим над могилой твоей.

Я тебя обниму. Я ревную к нему,

Кто цилиндром черкнул по лицу твоему.

Молодая спина, соловьиная речь –

как накидки, поэтов снимавшая с плеч!

Ты меня на прощанье собой обучи.

Не забудь только снять с зажиганья ключи.

А то впрыгнет в машину, умчит на лету,

точно дверцу могильную хлопнув плиту.

А. Вознесенский

Тот повеса! В цилиндре! Неуемный, как черт!

Он тебя поцелует и цилиндром черкнет!

Ты повесу не слушай. Мне, Андрею, поверь:

Я тебя обнимаю на могиле твоей.

Все готов я простить, но ревную к нему,

кто включил зажиганье и умчался во тьму!

Как накидки, поэты слетали с тебя!

Мне нисколько не жаль бездарных ребят.

Поделом слабосильным. Пусть рыдают в ночи!

Но меня непременно ты собой обучи.

Мне бы всех стихоплетов, как накидки, снимать, –

тех, что прут за советом. Ведь должны понимать!

Но, конечно же, прежде – ловко скинуть того,

кто, увы, не добился мастерства моего!

Новатор

Как бы кто ни калечил слово

И в стихах ни корежил ритм,

Все равно тот не пишет ново,

Кто о новом не говорит.

Проходит ток по проводам,

Шумят троллейбусные шины,

Дает все солнечное нам

Вода, бурлящая в плотинах.

На берегу, как на смех рыбе,

Без клёва с удочкой сидишь,

И поплавок из водной зыби

Тебе показывает шиш.

Е. Крыльцов

Горжусь! Я не калечу слово,

Нисколько не корежу ритм

И знаю твердо: пишет ново

Тот, кто о новом говорит.

Вода, бурлящая в плотинах...

Проходит ток по проводам...

Шумят троллейбусные шины...

Кто это все откроет нам?

Про улей написал я, кстати!

Про облака... Не зря сидишь!

Но всё мне кажется: читатель,

Смеясь, показывает шиш...

Спешу к хозяйке

Там, где леший в болоте полощет штаны...

...в листве щебечет столько певчей разности!

Пережитое в памяти сверкается...

Золотые гирлянды столичных огней,

В самом центре квартиру, –

Да что! –

И хозяйку,

Хоть на месяц сменю на саврасых коней

Да на звонко летящую вдаль таратайку.

В. Костров

Ах, какие у лешего были штаны!

Он стирал их в болоте и тщательно гладил,

За штаны в лешака были все влюблены,

Но зазнался лешак и с русалкой не ладил.

А ведь зря! У русалки такое белье!

Из атласа и шелка, из пестрого ситчика...

За рекою, в кустах, видел я у нее

Два сверхмодных зеленых мохеровых лифчика.

Надоест мне русалка – пойду погляжу

На делимость реки, муравьиную дробность,

Без опаски поглажу колючесть ежу,

На полянке отведаю ягод съедобность.

Но лишь месяц всего я могу быть в лесу.

Так поет и беснуется певчая разность, –

От волненья такое я вдруг понесу,

Что проскочит, как заяц, в стихах несуразность.

И тогда мне подайте саврасых коней,

Посадите скорее меня в таратайку!

Я желаю в Москву! И желаю я в ней

Все одиннадцать месяцев видеть хозяйку.

Без хозяйки я плохо пишу и дышу, –

Это в тихие дни, а что делать при ветре!

Потому раз в году я в столицу спешу

И в родную квартиру свою –

В самом центре!

Не играй с огнем

А я иду своей дорогой – и не туда...

Почему так получается –

Мужики одни в начальниках?

Но всё пройдет: судьба у нас превратна.

И дурманом сознанье полнится.

Я во сне или наяву?

Мы с тобою в любовь играем.

Или уйди, пока удобный случай,

Или люби такой, какая есть.

Л. Сосновская

Что ни мужик, то, погляди, – начальник!

Начальников-то нынче развелось!

Дождутся – шибану кипящий чайник,

Всю вымещу накопленную злость!

Еще один начальничек завелся...

Я о тебе, ты слышишь, пародист?

На сборник мой, я чую, напоролся!

Да, дерзок он, но в откровеньях чист.

Я ль виновата, что судьба превратна?

Порой не различаю сон и явь...

Играла я в любовь неоднократно...

Так что, начальник, происки оставь!

Ненужным подозрением не мучай,

Не то узнаешь, что такое месть!

Или уйди, пока удобный случай,

Или люби такой, какая есть.

Покупайте!

Собаку, говорю, берите,

Берите, я вам говорю!

...анатомию нашего поколения

по моему скелету будут изучать!

П. Вегин

Я поэт – вполне в своей тарелке.

О стихах непроданных скорблю...

Мои книги, верьте, – не безделки,

Покупайте, я вам говорю!

К черту жмурки, двойственность натуры,

Равнодушья я не потерплю!

Говорю вам: нету здесь халтуры,

Покупайте, я вам говорю!

Я пока не потерял надежды.

Не дай бог начну озорничать!

Покупайте, слышите, невежды?

Будете скелет мой изучать!

Тоска по деревне

...но «маяки» по весьмам долгунца,

серебряным, сбивать умели цену...

Высокой – по пах – деревяшкой...

…Чернавушка-река

стоймя скрывала – стала до пупка.

...из-под нахлебени тучи...

По лужку, по палужку...

Березовый меня баюкал очеп...

Сократила, пригнела

Осень пешехода...

Домой, домой! В свой угол, к батарее,

В ту тесноту, за кухонным столом.

П. Голосов

Тоскую я по весьмам долгунца,

По пах и до пупка крапиве жгучей,

По нахлебени шаткого крыльца,

Но, видно, я такой уж невезучий...

То палужком хожу, то вдоль реки,

Во сне пуржит, и наплывает очеп,

Деряба оплетает башмаки –

Вернуть меня в деревню, видно, хочет.

Я весь в проблемах старого села.

Как печь в избе невосполнимо греет!..

Да вот беда: давно уж пригнела

Меня на тесной кухне батарея...

Трилогия, или любовь в интернате

Сохнут, будто бы кедры,

Когда их пожар оскуб.

Дом не дом – избушка

С обомшелой стрихой.

Тихо над рекою

Крячет уток стая.

Я сам собой немало удивлен,

Жена про это усмехнулась тонко:

«Вот дурачок, она совсем девчонка,

А ты уже годами убелен».

П. Реутский

Огонь в душе нисколько не оскуб,

Хотя живу я с обомшелой стрихой, –

Не очень буйно и не очень тихо,

На пылкую любовь еще не скуп.

В сарае плотоядно хрючет хряк,

И воробей по вешнему чиричет –

Он воробьих, что помоложе, кличет,

А ведь он старый, дураком дурак.

Я раб любви и остаюсь рабом.

Жена молчит, я угадал во взоре:

«Да, я прочла... Меня бы не позорил,

Ну, написал бы девочке в альбом!»

Подарок

Ты побоялась этой трудной ноши,

Не предложила своего плеча –

И я с ней, еле ноги волоча,

Плетусь, как перетруженная лошадь.

А я, как рыба, ртом еще ловлю

Отчаянное, горькое «люблю».

...редки от таких невзгод инфаркты.

Бог с ней, с любовью. Всё тебе прощая,

Венком сонетов я тебя венчаю.

Ю.Синицын

Я был по-настоящему хороший,

И ты прекрасно ведала о том.

Я падал, словно загнанная лошадь,

И, словно рыба, звал беззвучным ртом.

Ты долго надо мною измывалась –

Сокрыть ли этот лицемерный акт!

И мне грозил – не много и не мало –

Неотвратимый, как судьба, инфаркт.

Тебя уже лет двадцать не встречаю.

Бог с ней, с любовью! Ведь инфаркта нет!

От всей души я шлю тебе привет,

Былые издевательства прощая.

После критической статьи

Я поняла язык зверей и птиц –

И понимать любимых разучилась.

Да, мой характер неудобен.

Я причиняю боль невольно,

но мне самой при этом больно.

С. Соложенкина

Бывает – сыпанешь на рану соль,

и сразу запечалишься невольно...

Такой характер: причиняю боль,

и мне самой неотвратимо больно.

Еще вчера любил меня поэт,

а я статьей желанного сразила.

Душевных отношении больше нет,

хотя немного недостатков было.

Себя ругаю, а порой всплакну –

еще один чудак протопал мимо…

И снова я предчувствую вину...

Прости меня заранее, любимый!

Долой алхимию!

Июль да август помните ли, ровни?

Когда с утра,

едва отхлынет ночь,

нас накрывала степь своей жаровней

и Н₂О выпаривала прочь.

Г. Латышев

Уж я-то не какой-нибудь алхимик,

По части изысканий не шучу.

Давно покончил с виршами плохими

И аурум уж скоро получу.

Я применяю верную методу –

Эффектную, не стоит ничего:

Из жидких строк выпариваю воду –

А если по науке – Н₂О.

Сегодня я приблизился к успеху,

Его повсюду с нетерпеньем ждут!

И в самом деле значимая веха:

Остались железяки и мазут!

Про попугая

До свиданья – помашу – фартовый…

И пока хозяин дулся в кости,

Сквернословил рядом попугай.

Паром нагружен,

И поверх

Еще паромщик матерщину

Нагромождает...

И дед с бородою-заревом

Гудит, заглушив лады:

– Давай нажимай, наяривай,

Туды твою растуды!

Ю. Скородумов

Я строкой попугая одаривал,

Вслух читал – фартовый – труды.

Попугай стал орать: «Наяривай!

Туды твою растуды!»

«Я культурный, – кричу, – мужчина,

Я смачней, – кричу, – не могу!»

А в лицо мне – брань, матерщина!..

Сквернословье на каждом шагу!..

Мало я попугая ругаю –

Он как будто с другой звезды...

Не послать ли к чертям попугая,

Туды твою растуды!

Однажды Гёте приходил

Я мудр, как змий, рассудочен и стар...

Их было много, светлых и пустых,

Которые любви моей искали...

Подтолкни уходящую женщину, брат.

Скучное время, – поморщился Гете и встал.

Взял хворостину и ею меня отстегал.

Ю. Кузнецов

Я мудр, как змий,

Лицом пригож,

Я видел белый свет.

В моих стихах урок найдешь,

Напутствие, совет.

Не соблазняйся на пустых,

Прилипчивых девчат,

Совсем нет разума у них –

Все замуж норовят!

В семье разлад – ты не тяни,

Запомни мои устав:

Жена уходит – подтолкни,

Клянусь, ты будешь прав!

Вот так, читатель! Уяснил?..

Ой, вспомнил я: ко мне

Однажды Гёте приходил

И отстегал во сне!

Он что-то гневно вопрошал,

Я разобрать не мог...

Никто меня не утешал!

Как се понять?

Намек?..

Про башмаки

Прислушиваюсь к стареньким мотивам,

Словно к далеким голосам друзей.

Заколотилось сердце что есть силы,

Словно пошел впервые, видит бог.

Может, этой парой туфель обойдусь?

Е. Субботин

– Скажи, Пегас, взойду ли на Парнас?

В пути крутом измучились мы оба...

Мозоли здоровенные у нас,

И как назло поизносилась обувь.

Подбей башмак! По-моему, там гвоздь.

Так пятку жжет – помогут ли примочки...

– Ой, Женя! Как ты шел? Цела ли кость?

Ведь там не гвоздь, а сломанные строчки!

В одних штанах

И ходят люди,

Совсем раздевшись,

Оставшись только

В одних штанах.

Е. Емельянов

Не по задворкам,

Не в лютый холод,

А только дома,

В родных стенах,

Пишу я вирши,

Красивый, голый,

Оставшись только

В одних штанах.

Лишь критиканы

Меня осудят

И будут мучать

В кошмарных снах,

Мой стих

с издевкой

Прочтут на людях

И не оставят

Меня

в штанах!

Как он мылил шею!

Спины скал утомительно моя,

Море медленно молкнет во мгле.

Названье пьесы вспомнить не умею...

Всё опять научается жить...

О, если б и мне, безвозвратно оазясь...

Чернеют барханы уродливой грыжей...

А. Наумов

Когда был в бане? Вспомнить не умею.

Грущу: невосполнимая утрата!

Давно забыл про веник и парную

И в общем-то оазился совсем.

Высотный быт иному научает.

Он тормозит процесс воображенья.

Ну, много ли бесценного увидишь

И много ли ты в ванной сочинишь?

Иное дело – в общем отделеньи,

В седом, туманном невысоком кубе,

Где голоса пространство растворяет

И шайки гонгом сумрачным гудят...

Набрав воды из медных хищных кранов,

Гранитное сидение ошпарив,

Я попрошу по-свойски гражданина:

– А ну, приятель, спину мне потри!

И начинается во мраке песня пены –

И высятся, и множатся барханы,

И кажется – они чернеют грыжей

И травмами погубленной травы.

А где-то Крым, могучие утёсы,

Которым море нудно спины моет,

И звёзды безъязыкие над ними,

И радуешься – я ведь сам утёс!

Однажды, помню, мой сосед по шайке,

Крепыш суровый, голый, как русалка,

Сказал мне нагло:

– А тебя я знаю!

Не нужно ли мочалкой подсобить?

В его словах почудилось ехидство,

Но я ехидству не придал значенья.

«Пусть, – думаю, – потрет. По крайней мере –

Еще одно открытье впереди...»

Как он вгрызался! Как он мылил шею!

И как усердно веником хлестал!

Я стойко вынес и спросил без злобы:

«За что, приятель, так-то вот... меня?

Он усмехнулся:

– Труд потом оценишь –

У самовара, за вечерним чаем.

Так нужно и в поэзии работать

И так же драить каждый новый стих!

«Вот умник!» – я обиделся, конечно.

И все же угадал ехидный парень –

Я радость ощутил у самовара...

Однако в баню больше не хожу.

Стишки-петушки

Маки

Возле дома и вдали

Всюду маки расцвели.

Маки в поле, на просторе,

На пригорке, на заборе.

Красным цветом полыхая,

Расцвели в начале мая.

Чтобы каждый из ребят

Вышел с ними на парад.

Р. Фархади

Майским утром

Словно праздничные флаги,

Расцвели повсюду маки.

По лугам

И по полянам

К детворе они спешат,

Чтобы майским

Утром рано

Выйти в город

На парад.

Н. Красильников

* * *

Жили-были два дружка,

Два дружка.

Два драчливых петушка,

Петушка.

И когда

Кричал порой

Петушок,

Вслед за ним кричал другой

Петушок...

Р. Фархади

Жили-были

За чертой литкружка

Два поэта – два дружка,

Два дружка.

Друг постарше –

Знаменитостью был,

А второй друг

Плодовитостью слыл.

Если маки рвал

На крыше дружок –

И другой поэт

Бежал на лужок.

Оба радостные

Шли на парад,

Сочиняли

Для ребят-октябрят.

Издавали вскоре книжки

Дружки,

Бойко пели в них

Стишки-петушки:

– Кукареку!

Для детишек своих

Покупайте

Инкуба-а-аторный стих!

Звездам

Гори, звезда моя, гори.

Тем, что восторги дарите поэту.

При виде вас он бриться забывает

И вашим светом книги забивает.

Слепит в стихах космическая домна,

А звезды в небесах мерцают скромно

И говорят нам: в книгах звездной эры

Особенно пленяет чувство меры!

Дембель в поезде

И летит, далеко обогнав паровоз,

Непослушное к ночи желание.

В. Догадаев

Я исправно служил – от зари до зари,

Но никак не уйти от признания –

Ой, не сладко солдату: поди усмири

Непослушное к ночи желание!

Отшагал, отстрелял. Головой не поник!..

Сел в вагон. Где-то девочки прятались...

И взбрыкнулась девица, то бишь проводник,

А не то бы... не напечатали!

Трудный корень

Как шарик бильярдный, стремящийся в лузу,

Как неизвлеченный квадратный корень,

Иду, возвращеньем твоим нагружена,

В метро эскалаторно крепкой строкой.

Тоннелей почти стоматитные ссадины...

А. Корчагина

Несет эскалатор в бильярдную лузу!

В метро стоматитно сгущается горе...

Извлечь не могу, как больную обузу,

Квадратный, обвешанный рифмами, корень…

Перевожу на русский

Не хватило слез. Не хватило доз –

Лишь пустой бутыль бросил на песок.

И. Деордиев,

перевод с мордовского

У него плохая стиль –

Как расколотый бутыль.

Меры не прими я,

Был бы аритмия!